Текст песни
По зрелищу хорошему скучая,
Искусства театрального взыскуя,
Смотрел я гамлетов, макбетов, прочих чаек.
Что о театре вам сказать могу я?
С парковками, во-первых, хреновато
В Ленкоме, на Таганке, в Маяковке.
Ведь Станиславский говорил когда-то:
«Театр начинается...» с парковки.
Спектакли тоже, скажем так, не гениальны.
Ну, вяло. Слабо. Мелко Не цепляет.
Прочтенье классики стандартно и банально.
Ну, кто так ставит? Ну, кто так играет?!
Бездарно. Скучно. Пыльно как в могиле.
А ведь Станиславский с Немировичем писали:
«Театр это вам не фигли-мигли,
Театр это вам не трали-вали».
А не проявить ли мне инициативу снизу?
И не поставить ли спектакль самому?
Организую я, пожалуй, антрепризу,
И замахнусь-ка я, пожалуй, на «Муму».
В этой драме столько страсти,
Философии и грусти.
Там о конформизме и о власти,
О королях и о капусте.
И о чем молчит Герасим,
И зачем собака лает.
Что хотел сказать нам классик?
А тут ведь, хрен же его знает.
Смешаем Брехта, Товстоногова и Брука,
Разбавим Эфросом, потом добавим Штайна.
Муму пусть будет ни кобель, ни сука:
Должна быть в женщине какая-нибудь тайна.
И пожеланье для господ актеров
Играть на стыке драматизма и гротеска.
Ах, как сыграли бы Меркурьев или Кторов...
Кем заменить? Безруков да Хабенский.
А сценография пусть будет лапидарной,
Концептуальной, в стиле черного квадрата.
Стоят ворота, а на них замок амбарный,
Как аллегория - мол, свободы нет, ребята.
А нам не нужен реализм залежалый,
У нас не будет самоваров и медведей.
И в действие введу я хор, пожалуй,
По типу хора греческих трагедий.
Кто там сказал:
Времен распалась связь?
А черта с два.
Начнем же, помолясь.
Действие первое. Усадьба барыни.
Поет хор:На горе стоит ветла,
Под горой пылит подвода.
Тяжела ты, тяжела
Жизнь трудящего народа.
Птичка божья: чик-чирик,
Ей на воле всё веселье.
А бедняга наш мужик
Жнет и сеет, жнет и сеет,
Жнет и сеет!
А с другой-то стороны
Есть порты и есть онучи.
Каша есть, а то блины.
Баба есть, на всякий случай.
Отпахал, напился пьян,
Да, и дрыхни до восхода.
Так на хрена козе баян,
А крестьянину свобода.
А секут нас, слава Богу, через день
А за нашу нерадивость да за лень.
Выправляется хаЛактер наш дурной,
И за все спасибо Барыне родной!
Наша Барыня красива и умна.
Справедливая и строгая она.
Ой, какое ты смиренное, признательное
Коллективное ты наше бессознательное.
Входит Барыня.
Мой муж покойный был изрядным либералом.
Был книгочей, философ, в общем, балабол.
И юбки девкам дворовым не задирал он,
И мужиков принципиально не порол.
Права, свободы, паче просвещенье мира.
Бывало дворню созовет в господский зал,
Им Сумарокова читает, Кантемира.
А те в испуге только пучили глаза.
Мужик непоротый теряет ориентиры,
К работе хладен, в голове разброд.
Хозяйству вред один от этих кантемиров,
От сумароковых падеж и недород.
А свобода – суть отрава,
Вольтерьянство наносное.
Человек имеет право,
И это право – крепостное.
Входит дворецкий Гаврила.
Барыня:Ну что народ?
Гаврила:Народ поет о том как славно он живет
Под Вашим чутким, извиняюсь, руководством.
Барыня:Но-но, да ты гляди мне, не юродствуй.
Гаврила:Да как же можно-с, Боже упаси!
Барыня:Ладно, слушай сюда.
Герасим, дворник наш, завел отвратнейшую псинку.
Муму сует повсюду свой поганый мокрый нос,
И лает, лает на меня как на простолюдинку.
Она ведь тем мою сакральность ставит под вопрос.
Ты мне скажи: я власть или не власть?
Гаврила: Власть.
Барыня:А что ж она тут разевает пасть!
Поговори с башмачником, ну с этим, Капитоном.
Он рожа прохиндейская, мерзавец и бандит.
Он с детства хулиганом рос, шатался по притонам.
Пусть он вопрос с собачкой окончательно решит.
Налей ему, а сам смотри, ни-ни!
Гаврила:Да, как же можно-с, Боже сохрани
Перевод песни
Missing a good sight,
Seeking the arts of theater,
I watched Hamlets, Macbets, and other seagulls.
What can I tell you about the theater?
First of all, it's bad with parking lots
In Lenkom, Taganka, Mayakovka.
After all, Stanislavsky once said:
"Theater begins ..." from the parking lot.
The performances are also, let's say, not brilliant.
Well, sluggish. Weak. Finely Not clinging.
Reading the classics is standard and trite.
Well, who puts it like that? Well, who plays like that ?!
Mediocre. Boring. Dusty as in a grave.
But Stanislavsky and Nemirovich wrote:
“Theater is not a figlee,
The theater is not for you. "
Shouldn't I take the initiative from below?
And if not to stage the play yourself?
I’m organizing, perhaps, an entreprise,
And, perhaps, I will swing at the Mumu.
There's so much passion in this drama
Philosophy and sadness.
It's about conformity and power,
About kings and cabbage.
And what Gerasim is silent about,
And why does the dog bark.
What did the classic want to tell us?
And here, after all, hell knows.
Let's mix Brecht, Tovstonogov and Brook,
Dilute with Efros, then add Stein.
Let Mumu be neither a dog nor a bitch:
There must be some secret in the woman.
And a wish for the gentlemen of the actors
Play at the intersection of drama and grotesque.
Oh, how Merkuryev or Ktorov would play ...
Whom to replace? Bezrukov and Khabensky.
And let the scenography be lapidary,
Conceptual, in the style of a black square.
There is a gate, and on them a barn lock,
As an allegory - they say, there is no freedom, guys.
And we don't need stale realism,
We won't have samovars and bears.
And I'll put the choir into action, perhaps
Like a chorus of Greek tragedies.
Who said there:
Times the connection fell apart?
To hell with two.
Let's start by praying.
First action. The lady's estate.
The choir sings: There is a willow on the mountain,
The supply is dusty under the mountain.
You are hard, hard
The life of a working people.
Bird of God: chik-chirik,
All the fun is free.
And poor man is our man
Reaps and sows, reaps and sows,
Reaps and sows!
On the other hand
There are ports and there are onuchi.
There is porridge, otherwise pancakes.
There is a woman, just in case.
Plowed, got drunk drunk,
Yes, and sleep until sunrise.
So fuck the goat button accordion,
And freedom for the peasant.
And they flog us, thank God, every other day
And for our negligence and laziness.
Our bad haLakter is getting better,
And for everything, thanks to my dear lady!
Our Lady is beautiful and smart.
She is fair and strict.
Oh, what a humble, grateful you are
Collective you are our unconscious.
The Lady enters.
My late husband was a fair liberal.
He was a book reader, a philosopher, in general, a balabol.
And he did not lift up the skirts of the courtyard girls,
And basically, I didn't flog the men.
Rights, freedoms, and even more enlightenment of the world.
It used to call the courtyard to the master's hall,
Sumarokova reads to them, Kantemira.
And those in fright only puffed up their eyes.
Unwashed man loses his bearings
Cold to work, confusion in my head.
The farm is one harm from these cantemirs,
From sumarokovyh mortality and crop failure.
And freedom is poison
Voltairianism is superficial.
Man has the right
And this right is serf.
Enter Gavrila, the butler.
Lady: Well, people?
Gavrila: People sing about how gloriously they live
Under your sensitive, sorry, guidance.
Lady: But, but, look me, don't be foolish.
Gavrila: How is it possible, God forbid!
Lady: Okay, listen here.
Gerasim, our janitor, started a disgusting dog.
Mumu sticks his filthy wet nose everywhere
And barks, barks at me like a commoner.
After all, she calls my sacredness into question.
Tell me: am I power or not power?
Gavrila: Power.
Lady: Why is she opening her mouth here!
Talk to the shoemaker, well, this one, Kapiton.
He is a rogue mug, a scoundrel and a bandit.
Since childhood, he grew up as a bully, staggered around the dens.
Let him finally decide the question with the dog.
Pour him, and see yourself, no, no!
Gavrila: Yes, how is it possible, God forbid
Смотрите также: