Текст песни Александр Сергеевич Пушкин - К другу стихотворцу
- Исполнитель: Александр Сергеевич Пушкин
- Название песни: К другу стихотворцу
- Дата добавления: 23.05.2018 | 20:15:11
- Просмотров: 704
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
Арист! и ты в толпе служителей Парнаса![2]Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;
За лаврами спешишь опасною стезей
И с строгой критикой вступаешь смело в бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,
Забудь ручьи, леса, унылые могилы,
В холодных песенках любовью не пылай;
Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай!
Довольно без тебя поэтов есть и будет;
Их напечатают — и целый свет забудет.
Быть может, и теперь, от шума удалясь
И с глупой музою навек соединясь,
Под сенью мирною Минервиной эгиды [3]
Сокрыт другой отец второй «Телемахиды».
Страшися участи бессмысленных певцов,
Нас убивающих громадою стихов!
Потомков поздных дань поэтам справедлива;
На Пинде лавры есть, но есть там и крапива.
Страшись бесславия! — Что, если Аполлон,
Услышав, что и ты полез на Геликон,
С презреньем покачав кудрявой головою,
Твой гений наградит — спасительной лозою?
Но что? ты хмуришься и отвечать готов;
«Пожалуй, — скажешь мне, — не трать излишних слов;
Когда на что решусь, уж я не отступаю,
И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.
Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,
Сердись, кричи, бранись, — а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштеину французов побеждать.
Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,
Певцы бессмертные, и честь и слава россов,
Питают здравый ум и вместе учат нас,
Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!
Творенья громкие Рифматова, Графова
С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова;
Никто не вспомнит их, не станет вздор читать,
И Фебова на них проклятия печать.
Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо,
Поэтом можешь ты назваться справедливо:
Все с удовольствием тогда тебя прочтут.
Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут
За то, что ты поэт, несметные богатства,
Что ты уже берешь на откуп государства,
В железных сундуках червонцы хоронишь
И, лежа на боку, покойно ешь и спишь?
Не так, любезный друг, писатели богаты;
Судьбой им не даны ни мраморны палаты,
Ни чистым золотом набиты сундуки:
Лачужка под землей, высоки чердаки —
Вот пышны их дворцы, великолепны залы.
Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы;
Катится мимо их Фортуны колесо;
Родился наг и наг ступает в гроб Руссо;
Камоэнс с нищими постелю разделяет;
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле предан он:
Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.
Ты, кажется, теперь задумался немного.
«Да что же, — говоришь, — судя о всех так строго,
Перебирая все, как новый Ювенал,
Ты о поэзии со мною толковал;
А сам, поссорившись с парнасскими сестрами,
Мне проповедовать пришел сюда стихами?
Что сделалось с тобой? В уме ли ты, иль нет?»
Арист, без дальных слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми,
Священник пожилой и с кудрями седыми,
В миру с соседями, в чести, довольстве жил
И первым мудрецом у всех издавна слыл.
Однажды, осушив бутылки и стаканы,
Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный;
Попалися ему навстречу мужики.
«Послушай, батюшка, — сказали простяки, —
Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
И верим мы тебе; да что ж сегодня сам...»
«Послушайте, — сказал священник мужикам, —
Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне — не подражайте».
И мне то самое пришлося отвечать;
Я не хочу себя нимало оправдать:
Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,
Проводит тихий век без горя, без заботы,
Своими одами журналы не тягчит
И над экспромтами недели не сидит!
Не любит он гулять по высотам Парнаса,
Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса;
Его с пером в руке Рамаков не страшит;
Спокоен, весел он. Арист, он — не пиит.
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить
И сатирическим пером тебя замучить.
Теперь,
Перевод песни
Arist! and you are in the crowd of the ministers of Parnassus! [2]You want to ride the stubborn Pegasus;
Behind the laurels you hasten the dangerous path
And with strong criticism you enter boldly into battle!
Arist, believe me, leave a pen, ink,
Forget streams, forests, sad graves,
In cold songs, do not burn with love;
So as not to fly off the mountain, rather go down!
Enough without you poets are and will be;
They will be printed - and the whole world will forget.
Perhaps, even now, from noise,
And with a stupid musem forever united,
Under the shadow of peace Minervina's aegis [3]
The other father of the second Telemehid is concealed.
Be afraid of the fate of senseless singers,
We are killing a lot of poems!
The descendants of the late tributes to the poets are just;
On Pinda there are laurels, but there is nettles there.
Be afraid of dishonor! "What if Apollo,
Hearing that you also reached out to Helicon,
With a contemptuous shaking of his curly head,
Will your genius reward you with a saving vine?
But what? you frown and answer ready;
"Perhaps," you will tell me, "do not waste unnecessary words;
When I decide on something, I do not retreat,
And know, my lot fell, I choose the lyre.
Let him judge me as he will, a whole light,
Angry, shout, scold - and I'm still a poet. "
Arist, not the poet who rhymes can spin
And, with feathers hiding, paper does not regret.
Good poetry is not so easy to write,
How Wittgenstein to win the French.
Meanwhile, as Dmitriev, Derzhavin, Lomonosov,
The singers are immortal, and the honor and glory of the Russians,
They feed a sound mind and together teach us,
How many books perish, just barely born!
Creatures loud Rifmatova, Grafova
With a heavy Bibrous rot in Glazunov;
No one will remember them, no nonsense will be read,
And Fybov curses them with a seal.
Suppose that, on Pind climbing up happily,
Therefore you can call yourself right:
All with pleasure then you will read.
But do you see that the river is flowing to you already?
Because you are a poet, untold riches,
What are you already taking at the mercy of the state,
In the chests of iron chervontsy bury
And lying on your side, do you sleep and sleep?
Not so, dear friend, writers are rich;
By fate they are not given any marble chambers,
Neither pure gold stuffed chests:
A shack under the ground, high attics -
Their palaces are magnificent, the halls are magnificent.
Poets - praise everything, feed - only magazines;
The wheel rolls past their Fortune;
Born naked and naked steps into the coffin of Rousseau;
Camoes separates the poor from the bed;
Kostrov in the attic is dying,
By the hands of an alien tomb he is betrayed:
Their lives are a series of sorrows, glimmering glory is a dream.
You seem to be thinking a little now.
"Why," you say, "judging everyone so strictly,
Looking over everything like the new Juvenal,
You talked about poetry with me;
And he, having quarreled with the Parnassian sisters,
Did I come here to preach in verse?
What happened to you? Are you in mind, or not? "
Arist, without long-range words, here is my answer to you:
In the village, I remember, with laypeople simple,
The priest is elderly and with curls gray,
In peace with neighbors, in honor, contentment lived
And the first wise man has long been known.
Once, having drained bottles and glasses,
From the wedding, in the evening, he walked a little drunk;
Get him to meet the peasants.
"Listen, my father," said the common people, "
Teach us sinners - you're forbidden to drink,
Be always sober to everyone,
And we believe you; so what today ... "
"Listen," said the priest to the peasants, "
As in the church you teach, so you do,
Live well, but do not imitate me. "
And that's what I came to answer;
I do not want to justify myself:
Happy, who, to the poems without feeling a hunt,
Spends a quiet age without grief, without care,
The magazines do not weigh their odes
And the impromptu week is not sitting!
He does not like walking on the heights of Parnassus,
He is not looking for pure muses, nor for the ardent Pegasus;
Ramakov does not frighten him with a pen in his hand;
He is calm, he is merry. Arist, he is not a piet.
But it's full of reasoning - I'm afraid you're bored
And to torture you with a satirical pen.
Now,