Текст песни
В три я перестал расти. Кто
перестлал простынку,
где пеленали меня старостью настигнутого?
Мама кляла бога за сына урода.
Засунула б руки в рот и
утопила б мною пол-Европы!
Я перекручивал мыслей кассеты.
Вышли газеты,
о том, как выжил урод, на бумаге с печатью офсетной.
Лет в пять я вспомнил о старости.
Сколько осталось мне?
На сегодня моё горе исчерпало смех.
Словно Бенджамин Батон,
надеждами оправдан,
воспитан вырос и на вежливость падок.
Этим пользовались многие:
бесплатна древесина Пиноккио,
но перейдя на газ, виной кидались в ноги мне.
Я их прощал Иисусом.
Питал надежды в искусстве.
Но мой исток таланта оказался узким устьем.
Мои картины про Бога
сжигала римская когорта
материнского зла. Я мог быть сыном Ван Гогу!
И чёрно-белые сны,
как верные псы,
не покидали ночью ребёнка лет эдак до семи.
Это Сибирь меня на свет заманила.
Немцам в Освенциме мило.
Я был рождён от Бога в восьми милях.
Россия нас мерилом била,
нас смирила было…
И над одной шестою наступила летаргия.
Бедность – не порок, а пародия,
в стране, где рай плодородия.
Холодные пальцы заточены под орудия.
Я подорву тебя, Боже!
Тебя не хватит на большее!
Но чтоб добраться до тебя – больно много пошлин.
Я слышал, как токует тетерев.
Смерть атакует те деревни,
где дети ревнивей к папке и матери.
Я потерял дверь от детства.
И к десяти как отец стал.
Сидел и сетовал на жизнь, словно дед старый.
В двенадцать начался голод.
Я прятался насекомым,
чтоб не попасть на стол, ибо был тем самым искомым.
Люди ели себе подобных,
говно в поддонах.
Путь от человека к говну уже давно подобран.
Я никогда не был плаксой.
Только когда папа мать съел.
И понял, что пора: в тринадцать я на товарняк сел.
Напомню: рост мой до метра.
Моя звезда – Андромеда.
Я не имею друзей, меня не имеют недруги.
Не верю в любовь к людям, люблю страхи.
Ещё имею силы, но их боюсь тратить
на олимп балюстрады.
Приехал в столицу сраную.
В семнадцать взненавидел стадность.
И пару лет, слава Богу, толпа меня не касалась.
Но чтоб дышать, надо хлеба.
И я кусок непотребный
поднял, что в последнем московском говне был.
Наркокурьер – наркодилер.
Вскоре менты накатили.
На зоне мой зад стал сугубо федеративен.
В камере три на четыре.
Любовь и жизнь ночью тырят.
На сердце хомут, ну да, а в печени дыры.
Кому-то голос вертухая сипит.
Круглая жизнь из меня вытряхает эпиграф:
Я вернулся в Сибирь.
Перевод песни
In three I stopped growing. Who
planted the sheet,
Where was the old age of me were shy?
Mom cried God for the son of a freak.
Stuck your hands in the mouth and
Untopil used by the floor of Europe!
I twisted the thoughts of the cassette.
Newspapers came out,
About how the freak survived, on paper with the seal of offset.
Five years I remembered old age.
How much does it remain me?
Today, my grief has exhausted laughter.
Like Benjamin Baton,
hopes justified
Ripped rose and politeness of the Fall.
This used many:
free wood Pinocchio,
But moving on gas, the guilt thoughd to me.
I told them Jesus.
Putting hope in art.
But my talent source turned out to be a narrow mouth.
My paintings about God
The Roman cohort burned
maternal evil. I could be the son of Van Gogh!
And black and white dreams
like loyal dogs
I did not leave the child at night for years to seven.
This Siberia lunned me.
The Germans in Auschwitz are cute.
I was born from God in eight miles.
Russia of us Meril Bila,
I was humbled ...
And the lethargy comes over one hundred.
Poverty is not a vice, but a parody,
In a country where heaven of fertility.
Cold fingers sharpened under guns.
I will undermine you, God!
You are not enough for more!
But to get to you - many duties hurt.
I heard how to thermis shock.
Death attacks those villages,
Where children are jealous to a folder and mother.
I lost the door from childhood.
And to ten as a father became.
Sat and complained about life, as if grandfather old.
In twelve began hunger.
I hid insects,
So as not to get to the table, for it was the most sought.
People ate like this
shit in pallets.
The path from a person to shit has long been selected.
I have never been plax.
Only when dad mother ate.
And I realized that it was time: in Thirteen I sat for a merchant.
Let me remind you: my height is up to meter.
My star is Andromeda.
I do not have friends, I do not have the enemies.
I do not believe in love for people, I love fears.
I still have strength, but I'm afraid to spend
on Olymp Balustrada.
I arrived in the capital of fucking.
In seventeen put the stade.
And a couple of years, thank God, the crowd did not touch me.
But to breathe, need bread.
And I'm a piece of indecent
Raised that in the last Moscow shit was.
Drug trap - drug dealer.
Soon the cops rolled.
At the zone my ass was purely federated.
In the chamber three to four.
Love and life at night troit.
On the heart of the clamp, well, yes, and in the liver hole.
Someone is a voice verturaya Sipit.
Round life out of me Ichigraph:
I returned to Siberia.
Смотрите также: