Текст песни
Гиреев жил в покосившемся черном доме, перед которым был одичавший сад, заросший высокими, в полтора человеческих роста, зонтиками. По уровню удобств его жилье было переходной формой между деревней и городом: в будке-уборной сквозь дыру были видны мокрые и осклизлые канализационные трубы, проходящие над выгребной ямой, но откуда и куда они вели, было неясно. Однако в доме были газовая плита и телефон.
Гиреев усадил Татарского за стол на веранде и насыпал в заварной чайник крупно смолотого порошка из красной жестяной банки с белой надписью по-эстонски.
- Что это? - спросил Татарский.
- Мухоморы, - ответил Гиреев и налил в чайник кипятку. По комнате разнесся запах грибного супа.
- Ты что, собираешься это пить?
- Не бойся, - сказал Гиреев, - коричневых тут нет.
Он произнес это таким тоном, будто
Снял все мыслимые возражения, и Татарский не нашелся, что ответить. Минуту он колебался, а потом вспомнил, что вчера как раз читал о мухоморах, и поборол сомнения. На вкус мухоморный чай оказался довольно приятным.
- И чего от него будет?
- Сам увидишь, - ответил Гиреев. - Еще будешь их на зиму сушить.
- А что сейчас делать?
- Что хочешь, - сказал Гиреев.
- Говорить можно?
- Говори.
Полчаса прошло за малосодержательной беседой об общих знакомых. Ни с кем из них, как и следовало ожидать, не произошло за это время ничего интересного. Только один, Леша Чикунов, отличился - выпил несколько бутылок "Финляндии" и звездной январской ночью замерз насмерть в домике на детской площадке.
- Ушел в Валгаллу, - скупо прокомментировал Гиреев.
- Откуда такая уверенность? - спросил Татарский, но тут же вспомнил бегущих оленей и багровое солнце с этикетки и внутренне согласился.
Между тем в его теле появилась какая-то еле ощутимая веселая расслабленность. В груди возникали волны приятной дрожи, проходили по туловищу и рукам и затихали, чуть-чуть не добравшись до пальцев. А Татарскому отчего-то захотелось, чтобы эта дрожь непременно дошла до пальцев. Он понял, что выпил мало. Но чайник был уже пуст.
- Есть еще? - спросил он.
- Во, - сказал Гиреев, - о чем я и говорил.
Он встал, вышел из комнаты и возвратился с развернутой газетой, на которой были рассыпаны сухие кусочки нарезанных мухоморов. На некоторых из них остались лоскутки красной кожицы со стянувшимися белыми бляшками, на других были приставшие волокна газетной бумаги с зеркальными отпечатками букв.
Кинув несколько кусочков в рот, Татарский разжевал их и проглотил. Сушеные мухоморы немного напоминали по вкусу картофельные хлопья, только были вкуснее - Татарский подумал, что их можно было бы продавать как чипсы, в пакетиках, и здесь, видимо, скрывалась одна из дорог к быстрому обогащению, джипу, рекламному клипу и насильственной смерти. Задумавшись, каким мог бы быть этот клип, он отправил в рот новую порцию и огляделся по сторонам. Некоторые из предметов, украшавших комнату, стали заметны ему только сейчас. Например, лист бумаги, висевший на стене на самом видном месте, - на нем была извилистая буква, не то санскритская, не то тибетская, похожая на дракона с изогнутым хвостом.
- Что это? - спросил он Гиреева.
Гиреев покосился на стену.
- Хум, - сказал он.
- А зачем тебе?
- Я таким образом путешествую.
- Куда? - спросил Татарский.
Гиреев пожал плечами.
- Трудно объяснить, - сказал он. - Хум. Когда не думаешь, многое становится ясно.
Но Татарский уже забыл о своем вопросе. Его захлестнула волна благодарности к Гирееву за то, что тот привез его сюда.
- Знаешь, - сказал он, - у меня сейчас тяжелый период. Общаюсь в основном с банкирами и рекламодателями. Загружают просто свинцово. А у тебя здесь... Прямо как домой вернулся.
Гиреев, видимо, понимал, что с ним происходит.
- Пустяки, - сказал он. - Не бери в голову. Ко мне зимой приезжала пара таких рекламодателей. Хотели сознание расширить. А потом босиком по снегу убежали. По
Перевод песни
Gireyev lived in a rickety black house, in front of which there was a wild garden, overgrown with tall, one and a half human height, umbrellas. In terms of the level of amenities, his housing was a transitional form between the village and the city: in the toilet booth, through the hole, wet and slimy sewer pipes were visible passing over the cesspool, but where and where they led were not clear. However, the house had a gas stove and a telephone.
Gireyev made Tatarsky sit down at a table on the veranda and poured coarsely ground powder from a red tin can with a white inscription in Estonian into the teapot.
- What is it? Tatarsky asked.
- Amanita, - answered Gireyev and poured boiling water into the kettle. The smell of mushroom soup wafted through the room.
- Are you going to drink this?
“Don't be afraid,” said Gireyev, “there are no browns here.
He said it in such a tone as if
Withdrew all conceivable objections, and Tatarsky could not find an answer. He hesitated for a minute, and then remembered that he had just read about fly agarics yesterday, and overcame doubts. The fly agaric tea tasted quite pleasant.
- And what will be from him?
“You’ll see for yourself,” answered Gireyev. - You will also dry them for the winter.
- What to do now?
“What do you want,” said Gireyev.
- Can I talk?
- Speak.
Half an hour passed for a meaningless conversation about mutual acquaintances. As expected, nothing interesting happened to any of them. Only one, Lesha Chikunov, distinguished himself - he drank several bottles of "Finland" and froze to death on a starry January night in a house on the playground.
- He left for Valhalla, - Gireyev said sparingly.
- Where such confidence? Tatarsky asked, but immediately remembered the running deer and the crimson sun from the label and internally agreed.
Meanwhile, some barely perceptible cheerful relaxation appeared in his body. Waves of pleasant tremors arose in the chest, passed over the torso and arms and subsided, almost reaching the fingers. But Tatarsky for some reason wanted this tremor to reach his fingers. He realized that he drank a little. But the kettle was already empty.
- Is there some more? - he asked.
- In, - said Gireyev, - what I was talking about.
He got up, left the room and returned with an unfolded newspaper, on which were scattered dry pieces of chopped fly agaric. Some of them had scraps of red skin with white patches pulled together, others had stuck fibers of newsprint with mirrored letterprints.
Throwing several pieces into his mouth, Tatarsky chewed them up and swallowed them. Dried fly agarics a bit tasted like potato flakes, only they were tastier - Tatarsky thought that they could be sold as chips, in bags, and here, apparently, one of the ways to get rich quick, jeep, ad clip and violent death was hidden. Wondering what this clip could be, he sent a fresh portion into his mouth and looked around. Some of the objects that adorned the room only now became visible to him. For example, a sheet of paper hanging on the wall in the most conspicuous place - on it was a winding letter, either Sanskrit or Tibetan, like a dragon with a curved tail.
- What is it? he asked Gireev.
Gireyev squinted at the wall.
“Hum,” he said.
- What for?
- I travel this way.
- Where? Tatarsky asked.
Gireyev shrugged his shoulders.
“It's hard to explain,” he said. - Hum. When you don't think, a lot becomes clear.
But Tatarsky had already forgotten about his question. He was overwhelmed by a wave of gratitude to Gireyev for bringing him here.
“You know,” he said, “I'm having a difficult period right now. I communicate mainly with bankers and advertisers. They just load it with lead. And you have here ... Just like home came back.
Gireiev, apparently, understood what was happening to him.
“Nothing,” he said. - Never mind. A couple of these advertisers came to me in the winter. They wanted to expand their consciousness. And then they fled barefoot in the snow. By
Смотрите также: