Текст песни
Максимилиан Волошин
«Дом поэта»
Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленных извёсткой,
Вздыхает ветр, живёт глухой раскат
Волны, взмывающей на берег плоский,
Полынный дух и жёсткий треск цикад.
А за окном расплавленное море
Горит парчой в лазоревом просторе.
Окрестные холмы вызорены
Колючим солнцем. Серебро полыни
На шиферных окалинах пустыни
Торчит вихром косматой седины.
Земля могил, молитв и медитаций —
Она у дома вырастила мне
Скупой посев айлантов и акаций
В ограде тамарисков. В глубине
За их листвой, разодранной ветрами,
Скалистых гор зубчатый окоём
Замкнул залив Алкеевым стихом,
Асимметрично-строгими строфами.
Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан,
И побережьям этих скудных стран
Великий пафос лирики завещан
С первоначальных дней, когда вулкан
Метал огонь из недр глубинных трещин
И дымный факел в небе потрясал.
Вон там — за профилем прибрежных скал,
Запечатлевшим некое подобье
(Мой лоб, мой нос, ощёчье и подлобье),
Как рухнувший готический собор,
Торчащий непокорными зубцами,
Как сказочный базальтовый костёр,
Широко вздувший каменное пламя,
Из сизой мглы, над морем вдалеке
Встаёт стена… Но сказ о Карадаге
Не выцветить ни кистью на бумаге,
Не высловить на скудном языке.
Я много видел. Дивам мирозданья
Картинами и словом отдал дань…
Но грудь узка для этого дыханья,
Для этих слов тесна моя гортань.
Заклёпаны клокочущие пасти.
В остывших недрах мрак и тишина.
Но спазмами и судорогой страсти
Здесь вся земля от века сведена.
И та же страсть, и тот же мрачный гений
В борьбе племён и в смене поколений.
Доселе грезят берега мои
Смолёные ахейские ладьи,
И мёртвых кличет голос Одиссея,
И киммерийская глухая мгла
На всех путях и долах залегла,
Провалами беспамятства чернея.
Наносы рек на сажень глубины
Насыщены камнями, черепками,
Могильниками, пеплом, костяками.
В одно русло дождями сметены
И грубые обжиги неолита,
И скорлупа милетских тонких ваз,
И позвонки каких-то пришлых рас,
Чей облик стёрт, а имя позабыто.
Сарматский меч и скифская стрела,
Ольвийский герб, слезница из стекла,
Татарский глёт зеленовато-бусый
Соседствуют с венецианской бусой.
А в кладке стен кордонного поста
Среди булыжников оцепенели
Узорная турецкая плита
И угол византийской капители.
Каких последов в этой почве нет
Для археолога и нумизмата
От римских блях и эллинских монет
До пуговицы русского солдата!..
Здесь, в этих складках моря и земли,
Людских культур не просыхала плесень —
Простор столетий был для жизни тесен,
Покамест мы — Россия — не пришли.
За полтораста лет, с Екатерины,
Мы вытоптали мусульманский рай,
Свели леса, размыкали руины,
Расхитили и разорили край.
Осиротелые зияют сакли,
По скатам выкорчеваны сады.
Народ ушёл. Источники иссякли.
Нет в море рыб. В фонтанах нет воды.
Но скорбный лик оцепенелой маски
Идёт к холмам Гомеровой страны,
И патетически обнажены
Её хребты и мускулы и связки.
Но тени тех, кого здесь звал Улисс,
Опять вином и кровью напились
В недавние трагические годы.
Усобица, и голод, и война,
Крестя мечом и пламенем народы,
Весь древний Ужас подняли со дна.
В те дни мой дом, слепой и запустелый,
Хранил права убежища, как храм,
И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
И красный вождь, и белый офицер, —
Фанатики непримиримых вер —
Искали здесь, под кровлею поэта,
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал всё, чтоб братьям помешать
Себя губить, друг друга истреблять,
И сам читал в одном столбце с другими
В кровавых списках собственное имя.
Но в эти дни доносов и тревог
Счастливый жребий дом мой не оставил.
Ни власть не отняла, ни враг не сжёг,
Не предал друг, грабитель не ограбил.
Утихла буря. Догорел пожар.
Я принял жизнь и этот дом как дар
Нечаянный, — мне вверенный судьбою,
Как знак, что я усыновлё
Перевод песни
Maximilian Voloshin
"Poet House"
Outlet door. Redooed threshold.
My home is revealed towards all roads.
In cool cells, whitewash,
Sighs wind, lives deaf rolling
Waves, cheeking ashore flat,
Walking spirit and hard crackling cycade.
And outside the window molten sea
Lights a pair in Lazorian space.
The surrounding hills are invented
Barbed sun. Silver wormwood
On slate scale desert
I stick to the vortex of the Cosmata Seedy.
Earth graves, prayers and meditations -
She raised me at home
Surrounding Sowing Ailantov and Acacia
In the fence of Tamariskov. In depth
Behind their foliage, crushed winds,
Rocky Mountains Shadow
Closed the bay of alkeyeva verse,
Asymmetric-strict stanzas.
Here is the joint ridges of the Caucasus and the Balkans,
And the coasts of these scarce countries
Great Paphos Lyrics tested
From the initial days when the volcano
Metal fire from the depths of deep cracks
And the smoke torch in the sky shocked.
Won there - for the profile of coastal rocks,
Captured some kind of fit
(My forehead, my nose, peak and biblia),
As a collapsed Gothic Cathedral,
Stitching dismissed teeth
As a fabulous basalt fire
Widely swollen stone flames,
From Size Molly, over the sea in the distance
The wall rises ... But the tale of the Karadag
Not to frank neither brush on paper,
Do not evaluate in a scant language.
I saw a lot. Diva Mirozdanya
Pictures and the word gave tribute ...
But the breast is narrow for this breath,
For these words, my larynx is cracked.
Blinding grazing grazers.
In the cooled bowls of darkness and silence.
But spasms and cramps passion
Here the whole land from the century is reduced.
And the same passion and the same gloomy genius
In the struggle of tribes and in the change of generations.
Delivered by my shore
Farmers frost,
And the dead Customs Odyssey's voice,
And Kimmerian deaf Moch
On all paths and dues lay down
The failures of the infamaging black.
Dreams of rivers on the sage of depth
Saturated with stones, shards,
Mogilniks, ashes, bones.
In one channel rains are afraid
And coarse roast of neolith
And the Miletsky thin VAZ shell
And vertebrae some of the sucked races
Whose appearance is a storm, and the name is forgetting.
Sarmatian sword and Scythian arrow,
Olvic coat of arms, tear from glass,
Tatar Gleet greenish bead
Right with Venetian Bead.
And in the masonry of the walls of the cordon
Among the cobblestones
Patterned Turkish plate
And the angle of Byzantine capitals.
What are the lasts in this soil
For archaeologist and numismat
From Roman bleaks and Ellen's coins
Before the buttons of the Russian soldier! ..
Here in these folds of the sea and earth,
Human cultures did not sink mold -
Society of centuries was for life crap,
We - Russia - Russia - did not come.
For a half years, from Catherine,
We pulled out Muslim paradise,
Forest covered, ruined ruins,
Cropped up and ruined the edge.
Wosterly gaping Sakli,
The gardens are harvested in the rocks.
The people went away. Sources dried up.
No in the sea of fish. There are no water in the fountains.
But the sorrowful face of a counselor mask
Goes to the hills of the Homer country,
And pathetically naked
Her ridges and muscles and ligaments.
But the shadows of those who are here ulvy,
I got drunk again and blood
In recent tragic years.
Grated, and hunger, and war,
Cross with a sword and flame of peoples,
All ancient horror raised from the bottom.
In those days, my house, blind and launched,
Kept asylum rights like a temple
And dissolved only fugitives,
Hiding from the loop and execution.
And red leader and white officer -
Fanatics of irreconcilable versions
We were looking for here, under the roof of the poet,
Refuge, protection and council.
Well I did everything to prevent my brothers
Yourself to ruin, destroy each other,
And he himself read in one column with others
In bloody lists your own name.
But these days of denunciations and anxiety
Happy lot home did not leave me.
Neither power took away nor the enemy burns
I did not betray a friend, the robber did not rob.
Sound storm. Got the fire.
I accepted the life and this house as a gift
Desperate, - I suffer from fate,
As a sign that I am adopted
Смотрите также: