Текст песни
Я отошел от вертолета на полтора десятка шагов и уселся на шершавую, потрескавшуюся землю. Черная волна мимоида тяжело вползла на берег, расплющилась, стала совсем бесцветной и откатилась, как бы нехотя уступая место следующей.
Океан, сверкая, простирался до самого горизонта. Никогда я так не ощущал его исполинской реальности, чудовищного, абсолютного молчания. Подавленный, ошеломленный, я погружался в, казалось бы, недоступное состояние неподвижности, все стремительнее соединялся с этим слепым колоссом и без малейшего насилия над собой, без слов, без единой мысли прощал ему все.
Я ни на секунду не верил, что этот гигант, который уготовил в себе гибель многим сотням людей, к которому десятки лет вся моя раса напрасно пыталась протянуть хотя бы ниточку понимания, будет тронут трагедией двух человек.
И что же теперь? Быть часами, просто отсчитывающими время? превратиться в механизм, заведенный отчаянием и любовью? Знать, что ты маятник страдания, которое становится чем глубже,тем комичнее от множества повторов? Повторять человеческое существование? Пусть так, но повторять его, как пьяница повторяет избитую мелодию, бросая все новые медяки в щель игрального автомата.
Но уйти - значило отказаться от этого исчезающе маленького, может быть, только в воображении существующего шанса, который скрывало будущее. Итак, годы среди предметов, вещей, до которых мы оба дотрагивались, помнящих еще наше дыхание? Во имя чего? Надежды на ее возвращение? У меня не было надежды. Но я твердо верил в то, что не прошло еще время ужасных чудес.
Перевод песни
I walked a dozen and a half steps from the helicopter and sat down on the rough, cracked ground. The black wave of a byid crawled heavily ashore, flattened, became completely colorless and rolled away, as if reluctantly giving way to the next.
The ocean, sparkling, extended to the horizon. I had never felt his gigantic reality, monstrous, absolute silence. Depressed, stunned, I plunged into a seemingly inaccessible state of immobility, more and more rapidly connecting with this blind colossus and without the slightest violence against myself, without words, without a single thought, forgave him everything.
I did not believe for a second that this giant, which had prepared for itself the deaths of many hundreds of people, to which for decades my whole race had tried in vain to extend at least a thread of understanding, would be touched by the tragedy of two people.
So what now? Being a clock just counting down time? become a mechanism wound up by despair and love? To know that you are the pendulum of suffering, which becomes deeper, the more comical from the many repetitions? Repeat human existence? So be it, but repeat it like a drunkard repeats a beaten tune, throwing more and more copper coins into the slot of a slot machine.
But to leave was to abandon this vanishingly small, perhaps only in the imagination of the existing chance that the future hid. So, years among objects, things that we both touched, still remembering our breath? In the name of what? Hope for her return? I had no hope. But I firmly believed that the time of terrible miracles had not passed yet.